ОСИП ЭМИЛЬЕВИЧ МАНДЕЛЬШТАМ  родился в Варшаве 15 января 1871 года......  

Университет Синергия

Памятник Мандельштаму во Владивостоке  

ПОЭТЫ И МУЗЫ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА.....  

СМЕРТЬ ЗА СТИХИ....  

Автор TVGuberniya

Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.

Запечатлеется на нём узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
<1909>

***
Истончается тонкий тлен —
Фиолетовый гобелен,

К нам — на воды и на леса —
Опускаются небеса.

Нерешительная рука
Эти вывела облака.

И печальный встречает взор
Отуманенный их узор.

Недоволен стою и тих,
Я, создатель миров моих, —

Где искусственны небеса
И хрустальная спит роса.
<1909>  

Не спрашивай: ты знаешь,
Что нежность безотчётна,
И как ты называешь
Мой трепет — всё равно;

И для чего признанье,
Когда бесповоротно
Мое существованье
Тобою решено?

Дай руку мне. Что страсти?
Танцующие змеи!
И таинство их власти —
Убийственный магнит!

И, змей тревожный танец
Остановить не смея,
Я созерцаю глянец
Девических ланит.
<1911>

***
Я вздрагиваю от холода -
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото -
Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!

Так вот она - настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!

Что, если, вздрогнув неправильно,
Мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной
Достанет меня звезда?
<1912>

Бах
Здесь прихожане — дети праха
И доски вместо образов,
Где мелом — Себастьяна Баха
Лишь цифры значатся псалмов.

Разноголосица какая
В трактирах буйных и церквах,
А ты ликуешь, как Исайя,
О, рассудительнейший Бах!

Высокий спорщик, неужели,
Играя внукам свой хорал,
Опору духа в самом деле
Ты в доказательстве искал?

Что звук? Шестнадцатые доли,
Органа многосложный крик —
Лишь воркотня твоя, не боле,
О, несговорчивый старик!

И лютеранский проповедник
На чёрной кафедре своей
С твоими, гневный собеседник,
Мешает звук своих речей.
<1913>

***
"Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарёю,
В молочные Альпы, мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть -
И в тесной беседке, средь пыльных акаций,
Принять благосклонно от булочных граций
В затейливой чашечке хрупкую снедь...

Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пёстрая крышка -
И с жадным вниманием смотрит мальчишка
В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают - что он возьмет:
Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?
Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,
Сверкая на солнце, божественный лёд.
<1914>

***
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море чёрное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
<1915>

Алексей Уклеин

Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дёгтю подмешан желток.

Петербург! Я ещё не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня ещё есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

<декабрь 1930>

***
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

<март 1931>  

Ист. Хроники: 1934 - Осип Мандельштам

Надежда Мандельштам   

Жук Игорь Теодорович  

Я наравне с другими
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.

Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву, палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И, словно преступленье,
Меня к тебе влечет
Искусанный в смятеньи
Вишневый нежный рот.

Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И все, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову......  

 Надежда Яковлевна МАНДЕЛЬШТАМ (девичья фамилия ХАЗИНА) — русская писательница, мемуарист, лингвист, преподаватель, жена поэта Осипа Мандельштама. 
Её отец, Яков Аркадьевич Хазин (ум. в 1930), был присяжным поверенным, а мать, Вера Яковлевна Хазина, работала врачом. Надежда был младшим ребенком в многодетной семье. 
 

ЛАГЕРНЫЕ ПОЭТЫ.....  

Ал. Городницкий    

Лагерные поэты  

Вас позабыть могу ли,

Дети земли болотной,--

Здравствующий Жигулин,

Умерший Заболоцкий,

Клещенко и Шаламов,

Выжившие в аду?

Да не приимут срама

Вынесшие беду!

Там, где рычат собаки,

Следуя по пятам,

Где не дождался пайки

Мёрзнущий Мандельштам,

Их запирали в карцер,--

Высохни и умри,

Ставили их на карту

Пьяные блатари.

Не дотянул до завтра,

Не пережил свой страх

Нам неизвестный автор,

Певший о сухарях.

В вечность ушел без даты,

В памяти общей стёрт,

Тот, кто воспел когда-то

Ванинский гиблый порт.

Кто нам об этих войнах

Может поведать быль?

Из-под сапог конвойных

Снежная вьётся пыль.

Мучает свежей раной

Нынешние срока

Ставшая безымянной

Горестная строка.

1989

Спасибо, Танюша.  

Вот еще-Осип Мандельштам

Марии ПетровЫх-посвящение.    

Мастерица виноватых взоров,

Маленьких держательница плеч!

Усмирен мужской опасный норов,

Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,

Раздувая жабры: на, возьми!

Их, бесшумно охающих ртами,

Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,

Наш обычай сестринский таков:

В теплом теле ребрышки худые

И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный...

Что же мне, как янычару, люб

Этот крошечный, летуче-красный,

Этот жалкий полумесяц губ?..

Не серчай, турчанка дорогая:

Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,

Твои речи тёмные глотая,

За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария,- гибнущим подмога,

Надо смерть предупредить - уснуть.

Я стою у твоего порога.

Уходи, уйди, еще побудь.....  

Она осталась бы навсегда в русской поэзии, если бы даже сама не написала ни одного стихотворения, ибо Осип Мандельштам создал ее гениальный поэтический портрет, окрестив «мастерицей виноватых взоров».

В отличие от своей знаменитой современницы Анны Ахматовой, Маруся, как она ее нежно звала, не считая серьезной соперницей ни в стихах, ни в любви, надежно зашифровала интимную жизнь в лирике, и это спасало их обоюдную, на удивление благожелательную дружбу. Однако иногда можно догадаться, что опасные взаимопересечения близких отношений в этом безвыходно узком кругу намечались, а то и происходили. Иначе откуда взялись у такого проницательного художника, как Мандельштам, эти «виноватые взоры» в портрете Марии Петровых? Виноватость в чем и перед кем? Скрытность Марии Сергеевны была не ханжеством, а почти религиозным чувством, укрепившимся от боязни разрушить спасительное существование маленького, но драгоценного островка культуры и интеллигентности среди разрастающейся шариковщины.

Если вчитываться в стихотворение Мандельштама, откроется нечто похожее на влюбленность, да еще с примесью восточной мистики, – ведь в дружеском кругу Марию Петровых называли турчанкой.

Не серчай, турчанка дорогая:

Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,

Твои речи темные глотая,

За тебя кривой воды напьюсь.

Здесь неожиданно проступает явная интонационно-ритмическая перекличка с есенинским рязанским ориентализмом: «Я спросил сегодня у менялы…» У Мандельштама, любившего Сергея Есенина, это не было случайно. А вот последняя строфа мандельштамовского стихотворения перехлестывает через влюбленность. Тут попытка взаимоспасенья от гибели, предчувствие которой у Мандельштама было неотвратимым.

Ты, Мария, – гибнущим подмога,

Надо смерть предупредить – уснуть.

Я стою у твердого порога.

Уходи, уйди, еще побудь.  

Мария ПетровЫх  

Г. Лепс и А. Розенбаум - Посвящение Мандельштаму